Он бежит так, словно в каждом ботинке спрятан скорпион. Как политики «изуродовали» великого спортсмена
Сильнейшая история, которую многие узнают только благодаря национальной форме Чехии на Олимпиаде в Рио-де-Жанейро.
Чехия редко отличается на Олимпийских играх громкими результатами, зато всегда запоминается нестандартными костюмами. В Сочи дизайнеры вдохновились первой чешской почтовой маркой, оформленной известным художником Альфонсом Мухой, а в Лондоне главным мотивом стал абстрактный рисунок Франтишека Купки (больше всего удивили высокие синие сапоги на фоне шорт и юбок). В Рио-де-Жанейро на футболках, штанах, носках и ботинках чешских спортсменов разместился еще более необычный логотип – забавный бегущий человек, который нарисован немного неряшливо, будто по-детски – голова по высоте равна туловищу. На самом деле, это обработанный автопортрет великого бегуна Эмиля Затопека, который был превращен в современный логотип художником Миланом Ярошем.
Затопек – четырехкратный олимпийский чемпион в беге на длинные дистанции. В 1948-м в Лондоне он взял золото на 10 000 метров, а в 1952-м в Хельсинки стал королем всего – 5000, 10 000 метров и даже марафона. Хет-трик с нечеловеческими нагрузками он оформил всего за восемь дней – такой успех еще никто не повторил, и вряд ли это получится в будущем.
Ошеломительнее всего в этой истории то, что до Олимпиады-1952 Затопек ни разу не бегал марафоны на соревнованиях. Позже он любил полушутя рассказывать, что на эту авантюру его спровоцировала жена Дана Ингрова (позже – Затопкова).
- В день, когда я выиграл 5000 метров, Дана взяла золото в метании копья, и я понял, что мое преимущество по победам в рамках нашей семьи недостаточно велико. Надо было бежать марафон.
Выносливость Затопека стала легендарной, по историям о его тренировках может сложиться впечатление, будто он был полубогом: любил тренироваться в армейских сапогах, чтобы потом беговая обувь казалось очень легкой; задерживал дыхание чуть ли не до потери сознания; часами бегал на месте во время службы в армии; бегал с женой Даной на спине; носился по глубокому снегу в трех парах спортивных штанов; пробегал десятки 400-метровых кругов на ускорении лишь с короткими паузами на восстановление дыхания.
В газетах конца сороковых и начала пятидесятых особенно любили обсуждать поведение Затопека на финише. Он выкладывался на дистанции так, что на последних метрах руки заламывало, по всему телу пробегала дрожь, а лицо искажали гримасы страдания:
«Тело двигается так резко, будто только что его ранили ножом», «Он бежит так, словно в каждом ботинке спрятан скорпион», «У него будто припадок». Эмиль отвечал на это очень емко: «Я не так талантлив, чтобы бежать и при этом еще улыбаться».
Хотя в жизни поводов для улыбок было около миллиона. Любимая история Затопека случилась утром после поражения в забеге на 5000 метров на Олимпиаде в Лондоне. Расстроенный серебром, он всю ночь проворочался, а на рассвете ускользнул из мужской олимпийской деревни и, промчавшись через половину города, проник в лагерь женской сборной Чехословакии. Там жила девушка Затопека – копьеметательница Дана Ингрова, с которой они родились в один день, 19 сентября 1922 года (в этот же день они сыграли свадьбу в 1948-м).
Эмиль захватил гитару и сыграл любимую песню девушки прямо под ее окном. Дана проснулась, незаметно спустилась. Они сели у бассейна и тихо болтали, пока Затопек не потянулся за несчастной серебряной медалью. Та предательски выскочила из руки, нырнула в воду и медленно опустилась на дно. Выхода не было – Затопек стремительно сбросил одежду и нырнул вслед за наградой. Когда он выбрался из бассейна и начал одеваться, откуда ни возьмись появился возмущенный администратор лагеря. Картина была потрясающей: раннее утро, раздетый мужчина, смущенная, раскрасневшаяся девушка рядом с ним. В итоге Затопека выгнали на улицу, пришлось возвращаться в свою комнату.
В том же Лондоне Затопека не пускали на церемонию открытия Олимпиады. Боссы чешской делегации опасались, что он схватит тепловой удар из-за жары и не сможет выйти на старт. Эмиль боролся как мог, потому что не хотел оставаться в комнате:
- Дома меня спросят, на что были похожи Олимпийские игры, а мне будет нечего ответить, потому что я сидел в тени и боялся заболеть.
Когда свои все-таки запретили идти на церемонию, пришлось тайком пробираться на стадион со сборной Дании. Это удалось благодаря общительности Затопека – он мог сносно объясниться на восьми языках.
- Олимпиада 1948 года была освобождением духа. После темных военных дней над миром будто снова взошло солнце. Не было никаких границ, больше не было барьеров между людьми, все шагали вместе, – вспоминал потом чех.
С этим настроением Затопек приехал и в Хельсинки на Игры-1952. Поздно вечером накануне финала на 10 000 метров к нему в комнату постучались. На пороге стоял беспокойный журналист, очень просил об интервью. Вместо того чтобы прогнать назойливого репортера и спокойно выспаться перед забегом, Эмиль зачем-то его впустил. Завязался обстоятельный разговор. Когда собеседники замолкли, было уже далеко за полночь и журналист остался без места для ночевки. Затопек добродушно потеснился и оставил журналиста в своей комнате, а днем выиграл золото. Говорят, что такая доброта была для него совершенно обыденной: он спокойно делился экипировкой с соперниками и даже давал им советы на дистанции.
Еще раз человеческие качества Затопека проявились перед чемпионатом Европы по легкой атлетике-1950. Другого бегуна Станислава Юнгвирта вывели из состава сборной Чехословакии за то, что его отец резко раскритиковал коммунистическую партию. Эмиль так взбесился из-за политической мести, что устроил мощнейшую акцию протеста: он отказывался вылетать в Брюссель, пока Юнгвирта не восстановят в сборной. Авторитет олимпийского чемпиона был очень сильным – партнера вскоре восстановили, и все благополучно отправились на чемпионат.
Максимальную щедрость Затопек проявил в 1966 году, когда пригласил к себе в гости в Прагу австралийского стайера Рона Кларка. Тот установил множество мировых рекордов в шестидесятые годы, но ни разу не брал золото на крупнейших стартах, потому что уступал быстрым финишерам. Уже при прощании в аэропорту Затопек протянул Кларку запечатанный пакет и сказал:
- Ты это заслужил.
Австралиец распечатал подарок уже в самолете. В пакете лежала золотая медаль Олимпиады-1952…
Все это сделало Затопека настоящей легендой Чехословакии. Про него рассказывали в школах, его портрет коммунисты использовали в целях пропаганды. Но все закончилось с наступлением «Пражской весны» в 1968-м. Эмиль поддерживал первого секретаря компартии Александра Дубчека, который запустил период либерализации и выступал за децентрализацию власти; даже подписал манифест «Две тысячи слов».
Когда в Прагу вошли советские танки, Затопек не просто отказался сидеть дома – он был одним из самых заметных уличных активистов. По воспоминаниям шахматного гроссмейстера Людека Пахмана, бывший легкоатлет «был доминирующей фигурой, бросался в бой с инстинктом чемпиона».
Эмиль – лысеющий мужчина в помятом пиджаке – какое-то время выступал перед толпой. Потом подходил к советским солдатам. Представлялся, называл титулы и по-русски заключал: «Давай, давай поговорим».
- Советские танкисты не хотели меня слушать, но люди вокруг призывали их обратить на меня внимание, – вспоминал потом Затопек. – В итоге один из офицеров сказал, что допускает, что СССР не все делает правильно, но таковы их обязанности – они должны быть здесь.
После смены политического курса в Чехословакии Затопек стал изгоем: его лишили воинского звания и всех наград, исключили из коммунистической партии. Дальнейшее трудоустройство стало практически невозможным, только чудом получилось устроиться в буровую компанию, которая занималась колодцами в отдаленных сельских районах. Эмиль входил в кочующую группу рабочих, которые спали в палатках и возвращались домой раз в две-три недели, да и то всего на день, максимум – два.
Затопек легко переносил любые физические трудности, но забыть изгнание, чувство стыда и неловкости он был не в силах. Всю моральную боль он разбавлял и заглушал алкоголем. Как-то в одной из деревень женщина узнала великого спортсмена и подослала к нему сына с куском копченого мяса в качестве подарка. Эмиль схватил сверток с едой и грустно ответил:
- Я уже не тот Затопек, которого ты знал.
Изгнание продлилось четыре с половиной года. Потом Эмилю разрешили вернуться в Прагу, но это было лишь косметическое изменение: бегун оставался предателем, его имя стерли из всех учебников, никаких пропагандистских плакатов на улицах не осталось.
Окончательную реабилитацию – с возвращением званий – оформили уже в девяностые, после «Бархатной революции» Вацлава Гавела.
И только сейчас, спустя 16 лет после смерти Затопека, о нем как следует узнает современный мир, приводит историю жизни спортсмена sports.ru.